Как творить историю - Страница 99

Только что созданное Рейхсминистерство науки немедленно изъяло дневник и образцы «Воды Браунау» и укрыло их под плотной завесой секретности. Ученые набрасывались на бутыли со странной водой, точно львы на антилоп. Они анализировали их, тестировали, бомбардировали радиацией, крутили в центрифугах, вибрировали в вибраторах, конденсировали в конденсаторах, выпаривали в выпарных аппаратах, смешивали, кипятили, высушивали, вымораживали – делали все, что могли, лишь бы раскрыть волнующую тайну.

Фюрер, видишь ли, сознавал значение «Воды Браунау» для безопасности Рейха. Блестящие сотрудники Геттингенского института измыслили для него бомбу, однако та могла и не взорваться. Ему нужны были какие-то запасные варианты. Если большевизм не удастся уничтожить одним способом, не исключено, это можно будет сделать другим. Так работал его ум.

Что ж, как все мы знаем, Геттинген в конце концов соорудил что от него требовалось, бомба появилась – прощай, Москва, до встречи, Ленинград. Безопасность Рейха была обеспечена, Европа обрела свободу. Такова официальная история.

Однако тем временем в Мюнстере два человека, двое блестящих ученых, продолжали биться над чертовой «Водой Браунау». Ими были, разумеется, твой крестный отец Иоганн Кремер и я, твой достойный родитель. Нам дали доступ к результатам всех прежних исследований, ко всему, от начальных дневников Шенка до последних анализов этой способной привести в отчаяние жидкости. Дневник ты найдешь в заднем столике моего кресла. В заднем кармане, в заднем кармане кресла. Достань его.

Аксель достал дневник – старую тетрадь в кожаном, покрытом пятнами переплете, обмахрившемся по краям, с медной застежкой.

– Это том, охватывающий годы с 1886-го по 1901-й. Чтение, по большей части, безумно нудное. Отныне он принадлежит тебе. Никто не знает, что я хранил его все эти годы. Теперь храни ты. Храни.

– Сохраню, – заверил отца Аксель. Он уловил в голосе старика истерические нотки, и нотки эти ему не понравились.

– В конечном итоге я, а не Кремер раскрыл тайну «Воды Браунау». Разумеется, мы работали на пару, он был моим руководителем, однако выделить и синтезировать спермицидную компоненту удалось мне. С органическими веществами, присутствовавшими в цистерне, непонятным, но естественным образом произошло то, что теперь называют аномальной генетической мутацией, – эта наука пребывала тогда в младенческих пеленках. Воздействие на мужской организм происходило на уровне столь глубоком – в человеческом гене, – что в неспособности предыдущего поколения врачей понять, как все это работает, ничего удивительного не было. Я и сам смог вполне уяснить это лишь гораздо, гораздо позже. И все-таки мне удалось синтезировать активный агент, и это самое главное. Блестящая была работа, блестящая! Я на годы опередил мое время.

Аксель не отрывал взгляда от отца, от яркого света, сиявшего в его водянистых глазах, от подергивающихся на коленях ладоней, от их костяшек, елозивших под кожей, сквозь которую просвечивал каждый желтоватый сустав, каждая вмятинка.

– Фюрер пришел в восторг. В экстаз. Разумеется, я встречался с ним и раньше. Он лично приезжал в Мюнстер на открытие Института передовых медицинских исследований и произнес одну из своих великих речей о природе и науке. Но тогда я просто стоял в длинной очереди и лишь обменялся с ним рукопожатием. А на этот раз… о, на этот! Нам предоставили автомобиль, длинный черный «ДВ 2с», помнишь их? Нас отвезли в Берлин, в самую Рейхсканцелярию, и мы провели четыре часа в обществе Фюрера, рейхсминистра Гиммлера и рейхсминистра Гейдриха. Они трое и я с Кре-мером. Представь! А после – обед с музыкой, с танцами. Невероятный день! Возможно, ты помнишь, как я возвратился домой? Я привез подарки и подписанную Фюрером фотографию.

Вот это Аксель помнил.

«Акселю Бауэру – расти и стань таким же замечательным человеком, как твой отец! Рудольф Глодер».

Где-то она у него еще хранится. Наверное, в одном из кембриджских сундуков.

Аксель помнил и то, как он стоял утром на спинке дивана, прижавшись лицом к оконному стеклу, дожидаясь возвращения отца. Он помнил летевший по улице длинный черный лимузин с флажком на каждом переднем крыле. Игравшие на улице дети, помнил он, замирали и вглядывались, роняя футбольные мячи, привставая на педалях велосипедов. Он помнил, как проворно выскочил из машины водитель, чтобы открыть дверцу для папы. Помнил улыбки, объятия, счастье, наполнявшее весь дом еще недели спустя, пока они не покинули Мюнстер навсегда.

– Фюрер поручил нам великое дело, Акси. Он хотел, чтобы мы с Кремером наладили промышленный синтез «Воды Браунау». Хотел, чтобы мы построили в каком-нибудь укромном месте небольшой завод. Мы выбрали маленький, стоявший в стороне от больших дорог польский городок, Аушвиц. «Воду Браунау» надлежало, разумеется, изготавливать в величайшей тайне и со сверхчеловеческой тщательностью. Каждую бутыль нумеровали, запечатывали парафином и ставили на строжайший учет. Их предстояло использовать для решения великой задачи, величайшей из всех, что встали перед нами после того, как Россия потерпела поражение и обратилась в часть Рейха, после того, как Европа, освободившись от большевизма, обрела стабильность. «Воду Браунау» предстояло, по словам Фюрера, использовать для того, чтобы очистить Рейх, подобно тому, как Геракл очистил Авгиевы конюшни. Смыть с Европы всю грязь. За участие в этом историческом свершении я и получил в 1949-м баронский титул. Его унаследуешь ты, Аксель. Титул этот скоро станет твоим. Фрейгерр Бауэр, уничтоживший целую расу людей. Да простит меня Бог, сынок. Да простит он всех нас. И да смилостивится надо мной Иисус Христос.