Как творить историю - Страница 77

К оглавлению

77

Однако первым делом, считал я, следует сделать Стиву приятное – я перед ним в долгу.

– Эй, а как тебе такая мысль? – спросил я. – Как насчет того, чтобы завернуть в «Барристера и Алхимика» и пропустить по маленькой?

– В «Алхимика и Барристера», – машинально поправил меня Стив.

– Да-да. Как скажешь. Я не предлагаю нализаться или еще что. Но шут его знает, вдруг у меня от рюмки спиртного щелкнет что-нибудь в голове и я снова стану самим собой.

– Идет, – согласился он. – Только на водку не налегай.

– На водку налегать не буду, – сказал я, вспомнив Джейн и Гребную неделю.


Заведением «Алхимик и Барристер» оказался приятным – полумрак, низкие потолки. Бармен меня, похоже, знал – он подмигнул мне со сдержанным дружелюбием, обыкновенным среди людей, работающих в университетских городках. Все вы, студенты, – придурки, казалось, говорило это подмигивание, но ты нам платишь, а мы умеем притворяться, будто ты малый клевый и интересный.

Мы со Стивом уселись снаружи, под длинным полотняным навесом, пили английского пошиба пиво, разглядывали прохожих. За соседним столиком двое мужчин в клетчатых рубашках с короткими рукавами всматривались в карту, препираясь насчет того, куда им сходить и какой путь выбрать.

– Сюда, наверное, много туристов наезжает? Стив пожал плечами:

– Для Нью-Джерси, пожалуй, что немало.

– Эти двое видели бы карту гораздо лучше, если бы сняли темные очки, – сказал я, с удовольствием выпуская облако табачного дыма. – Но, по-видимому, туристы – везде туристы.

Стив рассеянно кивнул, отпил пива.

– Я знаю, ты решишь, будто у меня не все дома, – сказал я, – однако я сейчас до того счастлив, что дальше и некуда.

– Да? – удивился Стив. – Это отчего же?

– Если бы я тебе рассказал, ты бы не понял.

– А ты попробуй.

– Я счастлив оттого, что, когда я недавно спросил тебя про Адольфа Гитлера, ты ответил, что сроду о нем не слышал.

– И это сделало тебя счастливым?

– Ты и понятия не имеешь, что это значит. Ты никогда не слышал таких имен, как Гитлер, или Шикльгрубер, или Пёльцль. Никогда не слышал о Браунау, никогда…

– Браунау?

– Браунауна-Инне, Верхняя Австрия. Тебе это название ни о чем не говорит, а меня оно делает счастливейшим из живущих на свете людей.

– Вот это круто.

– Ты никогда не слышал об Освенциме, он же Аушвиц, или Дахау, – продолжал разливаться я. – Никогда не слышал о Нацистской партии, никогда…

– Стоп, стоп, – сказал Стив. – Ладно, я не похож на мистера Всезнайку, но что значит – никогда не слышал о Нацистской партии?

– Так ведь не слышал же, верно?

– Ты спятил?

Я уставился на него:

– Но ты не мог о ней слышать. Это невозможно.

– Ну еще бы, – ответил Стив, стирая с губ пену, – я и о Глодере отродясь не слышал, и о Геббельсе, и о Гиммлере, и о Фрике, правильно? Эй, поосторожней!

Стив схватил меня за запястье, выпрямляя бутылку, которую я сжимал в руке. Пенное озеро расплылось по разделявшему нас столу, через край которого переливалось, капля за каплей, темное пиво.

Политическая история
Партийные животные

– Пивная Штернеккера? – переспросил Руди, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучало презрительное неверие.

Мейр улыбнулся:

– Это Мюнхен, Руди. Сам знаешь, все, что происходит в Мюнхене, так или иначе связано с пивом. Три тысячи радикалов Гоффмана встречаются в «Левенбрау». Левинэ начал свою апрельскую революцию в пивном зале, безработное аугсбургское отребье толчется в «Киндлкеллере», последних еврейских большевиков расстреляли тоже в пивной. В конечном счете все правильно: политическая жизнь этого города питается пивом точно так же, как война газолином.

– Но почему я должен тратить время на очередную кучку чокнутых профессоров и чокнутых «тулистов»?

– Руди, у меня в отделе не хватает людей, которым я могу доверять. Мне необходимы надежные Vertrauensmдnner, агенты, наблюдатели, организаторы, способные дельно разговаривать со всеми этими группировками и распознавать среди них опасные. Вот только на прошлой неделе тут у нас болтался бывший капрал, в надежности которого я готов был поклясться, – Карл Ленц. Железный крест с дубовыми листьями, безупречные рекомендации его начальника разведки, – мне потребовалось отправить кого-нибудь в Лехфельд, где, по нашим сведениям, распространяется большевистская и спартаковская зараза… ну что ты морщишься, таков нынешний жаргон, я тут ни при чем… и я отправил Ленца в составе Aufklдrungskommando, чтобы он выступил насчет Версальского договора и объяснил отношение армии к политическим группировкам. А оказалось, что он и сам из невесть каких красных. Согласно рапорту Лаутербаха, Ленц убедил половину собравшихся в том, что лучше ставить на Ленина, чем на Веймар. Видишь, с кем мне приходится работать?

Глодер протестующе выставил ладонь:

– Хорошо, хорошо, схожу. Особого удовольствия получить не обещаю, но схожу.

– Выясни, что это за публика. Не выступай перед ними, не наводи их на мысль, что за ними следят. Просто присмотрись к ним и постарайся понять, чем они дышат, договорились?

Вот так Руди и оказался под вечер на Променадештрассе, – неторопливо шагал по ней, еле слышно насвистывая и с насмешливым удивлением разглядывая лозунги и рисунки, украшавшие здешние стены.

«Rache!»

Да, думал Руди. Мщение. Сколько политической мудрости. Сколько зрелости.

«Denkt an Graf Arco-Valley, ein deutscher Held!»

Руди глянул на другую сторону улицы и сообразил, что на этом-то месте граф Арко-Валли и всадил, выхватив пистолет, две пули в голову еврейского коммуниста Курта Эйснера. День тогда стоял холодный, февральский, снегу навалило столько, сколько Мюнхен не видел за два десятка лет. Руди переминался неподалеку и едва не получил одну из трех пуль, выпущенных в возмездие за содеянное телохранителем Эйснера в Арко-Валли. А следом оказался в положении до смешного нелепом – ему пришлось вместе с еврейским секретарем Эйснера сдерживать ораву спартаковцев и отборной красной сволочи, стремившейся тут же и забить раненого Арко-Валли до смерти. Руди, в обшарпанном полицейском фургоне, поехал со смертельно раненным графом к хирургу (еще одному еврею), сумевшему продержать пациента в живых на время, достаточное, чтобы тот успел произнести в свое оправдание бессвязную речь. «Эйснер был могильщиком Германии. Я всей душой ненавидел и презирал его, – лепетал Арко-Валли. – Продолжайте сражаться за deutsche Volk, Глодер. Отечество нуждается в людях, подобных нам с вами».

77