– А… – Я поморщился. – Понимаете, я этим утром проснулся с такой кашей в голове. Ничего не мог вспомнить. Совершенно ничего.
– Однако способность разговаривать на английский манер вас все же не покинула.
– Ну, да… очевидно.
– Очевидно?
– Я хотел сказать, при амнезии оно так обычно и бывает, верно?
Он пожал плечами:
– Это уж вы мне расскажите, молодой человек.
Мы помолчали. Происходившее представлялось мне сражением двух воль. И пока Тейлор его проигрывал.
– В таком случае, – произнес он, – скажите, что вообще знаете вы о Кембридже. Все, что придет вам в голову.
– Ну, это второй из старейших университетов Англии. Второй после Оксфорда. Состоит из колледжей с названиями вроде Тринити, Кингз, Сент-Джонз, Сент-Катеринз, Святой Матфей, Крайстс, Куинз, Модлин, Кейз, Джизус и так далее.
– Произнесите еще раз название колледжа Магдалины.
Я внутренне выбранил себя и выполнил его просьбу.
– Хорошо. А теперь «Киз». Ладно, подумал я. Взялся за гуж… Тейлор пометил что-то в блокноте.
– И при всем том, вы знаете, что они произносятся и как «Модлин» и «Кейз», верно?
– Так ведь я уже говорил, я много о них читал.
– Это интересно. И какие же именно книги? Не припоминаете?
– Э-э, вообще-то, нет. Книги как книги.
– Понятно. А как насчет Принстона? Что вам известно о Принстоне?
Я принялся лихорадочно рыться в памяти, выкапывая из нее крохи сведений, которые сгрузил в меня Стив, когда мы утром прогуливались по кампусу.
– Нассау-Холл, – сказал я. – Назван в честь принца Вильгельма Нассау-Оранского, хотя его могли назвать и в честь человека по имени Белчер, да только тот был слишком скромен. Вашингтон приезжал сюда подписывать договор о независимости. Хотя нет, это он в Филадельфии проделал, так? Короче, Вашингтон приехал сюда, и тут какое-то время находилась столица союза. Нам дозволено не спускать по ночам флаг, что-то в этом роде. А еще здесь есть ворота, через которые нельзя проходить, пока не получишь диплом. Западную часть кампуса называют «Трущобой». Ну, в общем, мне много чего известно. Рынок «Уова». «Недоросли». Знаете… – Я грациозно взмахнул ладонью.
– Где находится Рокфеллер-колледж?
– Э-э…
– Диккинсон-Холл? «Башня»? Я сглотнул.
– Простите?
– И почему, хотел бы я знать, вы говорите, что Нассау-Холл назван в честь принца Вильгельма Нассау-Оранского, хотя его следовало бы назвать в честь Джонатана Белчера?
– А разве это не так?
– Так-то оно так, но ведь вы же американец, верно?
– Верно, – ответил я. – Еще бы. Просто подцепил где-то этот дурацкий выговор, на время. Но я от него понемногу отделываюсь, я чувствую.
– Однако, видите ли, в чем штука, американцы не говорят – вот это названо в честь того-то, верно? Они говорят – по имени.
– Правда?
– Таково одно из мелких различий. Про тротуары и панели, фонари и лампы, шторы и портьеры знают все. А вот «в честь» и «по имени»… очень странно, что смена выговора сопровождается у вас также и столь точной сменой идиом. Вам не кажется?
Я развел руки.
– Сдается, это из-за моих родителей, – сказал я. – Я к тому, что они же как-никак англичане. Видать, у них я это и подцепил, верно?
– Да-а-а, – с сомнением произнес Тейлор. – Что ж, они провели здесь немалое время, но ведь и вы окончили среднюю школу в Америке, а после и на абитуриентских курсах учились, не правда ли?
Я молчал, гадая, к чему он клонит.
– Что ж, давайте тогда поговорим о ваших родителях, годится?
Я уставился в ковер.
– Разумеется, – сказал я. – Что вы хотите услышать?
Тейлор поднялся и начал прохаживаться по кабинету, зажигая на ходу спичку за спичкой в бесплодных попытках раскурить трубку.
– Знаете, старина, все это очень странно. Вы начали пересыпать вашу речь американизмами наподобие «подцепил» и «сдается», а теперь еще и «разумеется», с твердым американским «р». Вы потратили немало времени, стараясь убедить доктора Бэллинджера в том, что вы стопроцентный британец, выросший в Гэмпшире, такой же английский, как белые утесы Дувра, а теперь норовите уверить меня, что в вас столько же американского, сколько в яблочном пироге, и что подлинный ваш выговор возвращается к вам таким же загадочным образом, каким он и сгинул.
– А вы хотите сказать, что не верите мне?
– Я просто пытаюсь понять, друг мой. Все выглядит несколько непоследовательно, не так ли? Может быть, вам лучше сказать правду, как вы считаете?
– Это что, полицейский допрос? Черт возьми, я же встретился здесь с людьми, которые знают меня. Я видел мои водительские права… мои водительские, мать их, права, мою квартирку в Генри-Холле, кредитные карточки, бумаги. Да, я проснулся с шишкой на башке и со странным акцентом. Но и не более того. Я полагал, идея состоит в том, что вы и все прочие скажут правду мне. Это же у меня память, на хрен, отшибло. Все, что мне требуется, – вернуться к моей жизни.
– И ничего больше? Забыть все случившееся, вернуться к жизни и сдать трайпос?
– Да! Вот именно. Собственно, зачем же еще я здесь, так?
– А что вы проходите?
– Философию.
– Н-да, вот теперь вы меня и вправду озадачили. Ни в одном университете мира, за вычетом Кембриджа, слово «трайпос» для обозначения экзамена на степень не используется. А здесь, в Принстоне, мы совершенно определенно не прибегаем к слову «проходить» в значении «изучать». Все это очень трудно понять.
– Ну и прекрасно! Вы получили предмет исследования, который принесет вам славу. Так в чем же проблема?
– Проблема в том, старина, что во всем этом отсутствует смысл.